I.
Пока мы будем избегать говорить об идеологии, русская культура будет оставаться в подполье.
Разговор о том, какую литературу следует считать хорошей и почему, должен быть нацелен на выработку универсальных принципов. Если критерии у каждого свои, и любое произведение требует индивидуального подхода, то этот разговор — пустой звук. Хорошая литература — разная, потому для оценки всего многообразия нужны критерии, прежде всего, не абстрактно-эстетические, а ценностные. Иерархия ценностей — основа критериев хорошей литературы и основа идеологии. Это понятие в наши дни искусственно дискредитировано и нуждается в реабилитации.
Безотносительно истины и смысла жизни литература вообще не нужна. Она — часть духовной культуры, то есть системы ценностей человека и общества. Идеология — система взглядов, характеризующая общество. Согласно «Философскому энциклопедическому словарю» (1983), идеология осознаёт и оценивает отношение людей к действительности и друг к другу, содержит цели (программы) сохранения или изменения общественных отношений. Фактически литература (даже пейзажная лирика или лёгкая комедия) выражает идеологию.
«Новейший философский словарь» (2020) утверждает, что идеология «ориентирована на человеческие практические интересы и имеет целью манипулирование и управление людьми путём воздействия на их сознание». Даже если принять эту формулировку с её явно негативными коннотациями, придётся признать, что и книга, раз её читают, влияет на умы, транслирует отношение человека к миру, к себе и другим. Продолжая тон «новейших философов», можно сказать, что хорошая книга влияет с практическим интересом, — сделать человека глубже, правдивее, смелее, умнее — ради него, других людей и мира. Если литература далека от подобной «манипуляции», то это развлекательное чтиво, не более. Литература (как и другие области духовной культуры) с древнейших времён существовала не сама по себе, а в неразрывной связи с самосознанием общества. Как писал С.Л. Франк, «сама философия истории и социальная философия представляют собой нечто большее, чем это кажется на первый взгляд. Эта область русской мысли представляет собой нечто вроде чаши, в которую вливаются все русские философские идеи». И литература тоже, и не только в России.
Некоторые полагают, что вопрос о критериях литературы — праздный, поскольку читатель всё равно выбирает по своему вкусу, а профессионалы и так умеют отличить хорошие книги от плохих; нужно организовать литературный процесс, и всё наладится само собой. Такой взгляд сродни вере в технический прогресс, объективно ведущий к счастью человечества (для XXI века несколько наивно). Вера в самоорганизацию литературы, в сущности, изгоняет из неё человека как субъекта творческой воли — будто история литературы развивается сама, движимая неким таинственным законом. Данный подход порождает, по выражению Ю. Хабермаса, «хорошо обусловленную непритязательность». Зачем знать законы термодинамики тому, кто хочет водить автомобиль, а писателю постоянно задумываться о сущности художественного образа? Это отказ литераторов от ответственности, — он на руку идеологии толерантности и потребления. В результате в одном ряду оказываются Достоевский и Довлатов, Шекспир и Керуак; профессионализм уже не в счёт — в этой парадигме голос профессионала принципиально равен голосу дилетанта. Здравый смысл априори мыслится как диктат, мешающий «естественному развитию» (в действительности оно не естественное). Писатель, отказываясь быть творцом идеологии, вынужден вписываться в чужую, ошибочно полагая, что раз её нет официально, то её и вправду нет.
Оставим в покое тех, кому мешает думать о больших вещах фантомный страх тоталитаризма. Защищая «свободу», они просто хотят, чтобы всё было хорошо. Как и сторонники самодостаточного искусства, они примут любую стратегию, не противоречащую их сугубо тактическим, в сущности, задачам. Именно такую идеологию мы и должны выработать, если цель — принципы, общие для большинства.
II.
Искусство — не товар и не прокламация, оно имеет собственную сущность, описать которую можно в ценностных категориях. При ином подходе гуманитарный специалист всегда сможет обосновать достоинства выеденного яйца.
Боясь больших систем, современная мысль почти полностью избегает говорить о смысле человеческой истории (как будто без этого литература или наука имеют хоть какой-то смысл). При отрицании общего смысла всё неопределённое, случайное в жизни утрачивает значение тайны, рока, становясь проявлением принципиальной вариативности мира. Довлеющая над ним неопределённость вообще отменяет субъекта в истории. Жизнь человека без смысла не обоснована (как следствие, не надёжна, уязвима), напрасна и, зачастую, мучительна. Значит, лучше бы её не было. Вопрос о том, быть или не быть общему смыслу — это вопрос о том, быть или не быть человеку. Литература показывает, к чему ведёт отсутствие общего смысла (вспомним Печорина, Свидригайлова, «Смерть Ивана Ильича»). Нести в слове общий смысл жизни человека и мировой истории — изначальная сущность литературы (Библия написана стихами). Хорошая литература заставляет душу стареть и расти, готовит человека к жизни и смерти.
Необходимое свойство хорошей литературы — наличие вертикальной ценностной шкалы, в которой есть верх и низ, изначальное знание об их сущностной противоположности и приоритете верха над низом. Эту ценностную систему можно представить через ряд противоположностей: верх — низ, добро — зло, правда — ложь, красота — уродство. Подвергая сомнению или даже переворачивая ценностную шкалу, настоящий писатель взаимодействует с ней (то есть признаёт её) или имеет её в виду как изначальную истину (таковы Бодлер, Мариенгоф, Георгий Иванов). Если в хорошем произведении переосмысляются добро и зло, то их значение выясняется при помощи других координат вертикальной оси — правды и лжи, красоты и уродства. Аналогично при переоценке красоты верный путь указывают добро и правда, при определении правды — добро и красота. Если же литература затрачивает все свои ресурсы на отрицание ценностной шкалы, то она превращается в мрачную провокацию. Таковы некоторые постмодернисты, играющие с целевой аудиторией по принципу «чем хуже, тем лучше», или де Сад, творчество которого интересно не как художественная литература, а как раскрытие сущности некоторых идей Просвещения.
Приоритет верха над низом — это не утверждение победы света над тьмой, а само признание света светом, а тьмы тьмой. Уже в этом заключена победа света. Он остаётся собой и во тьме, как показывают художественные исследования нижней бездны («Записки из подполья», «Господа Головлёвы», «Обмен»). В хорошей литературе есть свет — именно его наличие делает произведение рельефным, контрастным, живым, то есть правдивым.
Роман Круглов
Полная версия доступна в бумажном варианте