— Я написал свою книгу, мама. Всё-таки написал!
— Я рада за тебя.
— Она лежит в моём столе, и я не верю, что она когда-нибудь увидит свет, что её прочтут. Сейчас она никому не нужна.
— Не отчаивайся. Если то, что ты написал, хорошо, сделанное тобой не пропадёт. Пройдут эти трудные времена, и люди вернутся к нормальной жизни, вернутся и к книгам.
Исай Кузнецов. «Все ушли…»
Мы, сегодняшние читатели, живём в тот момент истории, когда антиутопия перестаёт быть исключительно жанром искусства и, воплощаясь в событиях и ситуациях нашей реальности, становится социальным феноменом. Мы с вами находимся внутри антиутопии и своими глазами видим то, о чём предупреждали мыслители прошлого и настоящего. Мы и есть адресаты тех предупреждений. В этом уникальность нашего положения и ценность опыта — культурного, исторического, антропологического. Тень материализующихся на наших глазах антиутопических идей корректирует освещение картины мира, создаёт новый контекст. Не только классические образцы жанра, но и не самые известные произведения приобретают в этом контексте новые нотки, новую остроту, провоцируют на новые прочтения и новые трактовки. Антиутопия вступает в новейшую свою фазу — фазу агрессивного воплощения. Атлант ещё не расправляет плечи, но спящий уже проснулся. Бумага ещё не воспламеняется сама по себе, но книги уже горят. Надолго ли хватит магических сил ожившему голему? Похоже, скоро мы это узнаем — но уже не из книг и фильмов, а из жизни.
В 2023 году издательство «Corpus» выпустило в свет роман Исая Кузнецова «Великий мусорщик», больше 40 лет пролежавший в архиве автора. Читая эту книгу-сюрприз, я долго не мог избавиться от ощущения, что нечто очень похожее я когда-то уже встречал. Наконец я уловил, что на периферии памяти маячит повесть Владлена Бахнова «Как погасло солнце». Чтобы проверить догадку, перечитал эту вещь и обнаружил не то, чтобы схожесть, но любопытную перекличку двух произведений. Они как будто бы составляют близкую художественную пару. С одной стороны, они совершенно не похожи друг на друга по стилю, по жанру, по языку, по объёму, но с другой — нечто общее в них не просто есть, но прямо-таки бросается в глаза. Есть схожесть в сюжетах, в антураже, в заложенном в текст двойном послании (эзоповом языке), в пафосе. В обоих случаях речь идёт о вымышленной стране восточно-европейского типа, о диктаторе и его диктатуре; в обоих случаях фигурирует тема двойников правителя. В обеих книгах диктатор — не условная фигура, олицетворяющая несправедливую власть и произвол, но живое действующее лицо, субъект повествования, непосредственно участвующий в приключениях, попадающий в тяжёлые ситуации, становящийся по ходу сюжета жертвой произвола своей же власти и вызывающий тем самым у читателя неожиданные чувства — и жалости, и сопереживания, и даже некоторой симпатии. Что, заметьте, не является общим местом в подобных историях, а наоборот — говорит об отличительной, первооткрывательской черте произведений.
Но если Кузнецов тяготеет к реализму и правдоподобию (условному, конечно, — насколько это возможно в приключенческом жанре), то у Бахнова преобладает гротеск, эксцентрика и фантасмагория. Кузнецов создаёт современный роман путешествий и приключений, аналог Майн Рида или Луи Буссенара, правда с иронической интонацией и сатирическими аллюзиями. Бахнов пишет юмористическую фантастику, но не подражает Лему или Шекли, а, скорее, играет в них, опять же добавляя весомую долю иронии, сатиры и пародийности. В обоих случаях политическая история, происходящая в вымышленной стране, используется как повод сигнализировать о том, что происходит в отечестве — через метафоры, аллюзии и смысловые параллели. Авантюрный сюжет, юмористическая тональность и попадание в нерв времени — вот главные точки соприкосновения этих вещей.
Но кроме точек соприкосновения, существует и точка пересечения — настолько очевидная, что у неё даже есть имя: Вениамин Дорман. Бахнов и Кузнецов известны прежде всего как кинодраматурги, причём талантливые и востребованные драматурги, фильмы по их сценариям до сих пор не сходят с экранов и пользуются заслуженной любовью зрителей нескольких поколений (хотя мало кто знает их имена — фамилии сценаристов запоминают немногие). Бахнов — это, прежде всего, комедии Леонида Гайдая: «12 стульев», «Иван Васильевич меняет профессию», «Не может быть!», «За спичками», «Спортлото-82». Кузнецов — это «Москва — Кассиопея» и «Отроки во вселенной», «Достояние республики» и «Утренние поезда», «Пропало лето» и «Спасите утопающего», «Пропавшая экспедиция» и «Золотая речка», «Похищение “Савойи”» и «Ученик лекаря». Режиссёр Вениамин Дорман много и успешно работал с обоими драматургами: четыре фильма сделал с Бахновым, с Кузнецовым — пять. Повесть «Как погасло солнце» сначала была сценарием, и экранизировать его должен был именно Дорман. Насчёт того, что «Великий мусорщик» тоже рождался как сценарий, никаких сведений нет, но тут всё просто: если бы речь шла о его экранизации, то режиссёром безусловно был бы, опять же, Дорман — все приключенческие сценарии тех лет Кузнецов писал для него. К тому же Дорман — не только мастер остросюжетного кино, но и начинал как комедиограф, а, стало быть, его творческая личность соединяет в себе два основных слагаемых обоих повестей — приключения и юмор. Так что получается, что «Великий мусорщик» и «Как погасло солнце», помимо самоценности, являются как бы неосуществлёнными или, по меньшей мере, потенциальными постановками Вениамина Дормана. Неосуществлёнными по причине третьего слагаемого — их опасной, просто-таки крамольной социально-художественной остроты. Тень режиссёра Дормана символически роднит произведения, незаметно стоит за кулисами событий, происходящих в этих книгах и с этими книгами.
Повесть Владлена Бахнова «Как погасло солнце» написана в 1965–66 годах, впервые напечатана в 1968-м. Роман Исая Кузнецова «Великий мусорщик» создавался с 1978 по 1982 год, издан уже в наше время, в 2023-м. Примерно десятилетие отделяет «Как погасло солнце» от «Великого мусорщика» по времени создания и около полувека — по дате публикации. Бахнова на идею повести вдохновил фильм Чарли Чаплина «Великий диктатор» (1940), у Кузнецова само название «Великий мусорщик» почти напрямую отсылает нас к тому же произведению. В перекличке повести и романа проглядывается отдельный сюжет, сплетающий литературоведческую и киноведческую линии, как и сами произведения соединяют в себе свойства литературы и кинематографа. И не только потому, что оба автора писали прозу и киносценарии, но и по самой природе этих текстов, по яркой их визуальности. Выражаясь современным языком, это синефильская литература.
И вот ещё одна важная родственная черта этих произведений: оба они — антиутопии. Не имеющие аналогов в советской кинодраматургии (учитывая сюжетную схему, где зачинщик несправедливой власти сам становится жертвой её произвола). Доказавшие свою художественную ценность через самую придирчивую проверку — проверку временем. Обе книги сегодня звучат невероятно актуально, остроумно и дерзко — и это ответ на вопрос, почему я вообще завёл о них разговор. Эти вещи стоит читать и обсуждать, они достойны быть живыми элементами современного круга чтения, они могут быть полезны как инструменты познания сегодняшнего общественного устройства. Помимо того, это просто хорошая литература — яркая и увлекательная, тонкая и мудрая.
Мне показалось интересным и нужным начать разговор об этих книгах, а попутно и рассказать об их полузабытых, но достойных большего авторах, которых я очень люблю. А заодно и коснуться неочевидного жанра советской антиутопии, проследить — в первом приближении — его историю и эволюцию.
Полностью повесть Бахнова называется так: «Как погасло солнце, или История Тысячелетней Диктатории Огогондии, которая существовала 13 лет 5 месяцев и 7 дней». Под таким заголовком она вошла в антологию «Фантастика 1968» и авторский сборник «Внимание: АХИ!» (1970). В 37 томе «Антологии Сатиры и Юмора России ХХ века» — вышедшем в 2005 году самом обширном собрании сочинений автора — вторая часть названия почему-то исчезла, а жаль: она сразу задаёт тон и настроение повествования, а кроме того, кое-что говорит об авторе и его стиле.
Полный текст статьи доступен в бумажном варианте.